Семь долгих лет прошло с тех пор, как земля приняла тело Лидии. Семь лет тишины, звонко гудящей в ушах громче любой музыки, и одиночества, въевшегося в стены дома, словно запах печного дыма. Степан все звали его Степанычем остался один в свои шестьдесят три. Возраст не старый, но уже и не молодой, будто застыл между двух берегов: позади бурная, наполненная любовью жизнь, впереди лишь тихое, безрадостное течение времени к неизбежному устью.
Бог не обидел его здоровьем, тело, закаленное крестьянским трудом, еще хранило силу, но душа была сломлена и пуста. Лидия угасала долго и мучительно, он ухаживал за ней до последнего вздоха, до последней тихой слезы на исхудавшей щеке. И вот она ушла, оставив его одного на всем белом свете. Детей Господь им не дал, так и прожили душа в душу, в своем маленьком мире, ограниченном окрестностями родной деревни.
Он привык, что Лидия была солнцем его маленькой планеты. Она была тем теплом, что согревало дом, тем светом, что наполняло его уютом. Ее руки варили самые вкусные щи, пекли пироги с таким пышным тестом, что таяло во рту. Она вела хозяйство: дойная корова, куры, каждый год теленок на откорм, чтобы зимой было свое, душистое мясо. Огород ее царство, где царили идеальные ряды моркови, лука и картошки. Его же мужская работа сводилась к пахоте, копке грядок и починке всего, что ломалось. Он был внешним периметром обороны, она душой и сердцем их крепости.
Человек ко всему привыкает. Привык и Степаныч к тишине. Сначала она давила, звенела в ушах, заставляя вздрагивать от любого скрипа половиц. Потом стала фоном. Скучно? Да. Невыносимо пусто? Еще бы. Но куда денешься? Такова воля судьбы, против нее не пойдешь.
Местные женщины, конечно, заглядывались на него. Степан мужчина видный, хозяйственный, дом полная чаша, да еще и без наследников, что в деревне считалось почти счастливым лотерейным билетом. Засылали свах, намекали сами, некоторые, еще вполне молодые, прямо предлагали «создать семью». Но он всех отшивал, отмахивался, как от назойливых мух.
«Тоскую по своей Лидушке, объяснял он односельчанам, глядя куда-то поверх их голов, в пустоту. Она оттуда, с небес, все видит. Не одобрит, наверное, если я новую хозяйку в дом приведу. Не хочет она, чтобы ее память здесь чужая женщина затмила».
А на самом деле, в тишине своих мыслей он рассуждал иначе: «Чтобы жить вместе, нужна хоть искра. Хоть капля симпатии. А ее нет. И я, видно, еще не созрел. Душа не отошла, не оттаяла».
После смерти жены он продал корову куда одному столько молока? Добрая буренка давала по ведру утром и вечером. Продал в соседнюю деревню, сжавшись внутри от боли, будто предал еще одно живое существо, связанное с Лидой. А вот летом бычка или телку держать продолжал на мясо. Так и жил: свое мясо, свои яйца, молоко брал у соседей то покупал, то принимал как милостыню от соседки Анисьи, которая смотрела на него с молчаливым сочувствием.
Степаныч прихрамывал. Давным-давно, в молодости, сломала ему ногу непокорная лошадь. Кость срослась криво, но он махнул рукой некогда было, дела. Хромота стала его частью, а в последние годы появилась и трость резная, дубовая, подарок Лидии. На его неуверенную походку уже никто не обращал внимания, словно так и должно было быть.
***
В тот день он сидел за обеденным столом, один, и наливал в глубокую тарелку только что свареные щи. Лето стояло жаркое, воздух плавился над землей. Двери в сени были распахнуты настежь, впуская ленивые потоки раскаленного воздуха. Вдруг тень перекрыла солнечный прямоугольник на полу.
Здоров, Степаныч! А я к тебе! Двери-то открыты, вот я и зашел, без спроса! громкий, как колокол, голос Артема, соседа через два двора, прокатился по горнице. Артем был значительно моложе, полон нерастраченной энергии и каких-то своих, непонятных Степану планов.
Здоров, буркнул хозяин. Щей будешь? Только с печи. Зеленого лука покрошишь вообще за уши не оттащишь. Давай, за компанию.
Конечно буду! Обожаю твои щи! Хоть и жара, а горячее оно всегда в радость. Потом остынем!
Уминая щи за обе щеки, Артем исподлобья, хищно поглядывал на Степаныча.
А я вот думаю, Степаныч, тебе бы жениться пора. Не царское это дело самому у плиты торчать. Женщина бы тебе и щи сварила, и постель постелила, и ну, ты понял.
Это ты ко мне в свахи набиваешься? усмехнулся Степан. Невесту, что ли, подыскал?
А что, разве плохо? Сколько можно в горьких вдовцах ходить? Народ ты видный, мог бы уже с какой-нибудь красавицей жить припеваючи!
Мало того, чтобы женщина просто была, тихо, но твердо сказал Степан. Нужно, чтобы душа к душе ложилась. Чтобы молча понимали друг друга. Чтобы взгляд и все ясно.
Ой, душа-а-а! Артем махнул рукой. Тебе ж за семьдесят перевалило! Какая там душа? В твои годы главное чтобы рядом человек был, чтобы присмотрела, чай подала, если что. Подумай о будущем!
Будущее? Степан отставил ложку и посмотрел на соседа прямо. Ты что, считаешь, я уже совсем дряхлый и ни на что не годен? Чтобы по первому зову с любой сойтись? Нет уж, Артем. Выбирать я еще в силах. И поживу пока так, как хочу.
Да я не это имел в виду! Обидел, что ли? засуетился Артем. Я ж добра тебе желаю! Потому и завел разговор. У меня, понимаешь, тетка одна есть, Аглая. В соседнем районе, село Заозерье. Женщина огонь! Еще не старая, хозяйственная до мозга костей. Кабанчика держит, гусей, телку. И видная такая, статная. Имя-то какое Аглая! Я к ней недавно ездил. Бойкая, энергичная, а одна-одинешенька. Может, махнем к ней? Познакомишь
